dimagubin

Этот текст на днях вышел в "Деловом Петербурге", где меня попросили, как и всех авторов сделать прогноз на жизнь в России после коронавируса. Ниже перепощиваю полный вариант. Да, я снова сравниваю Россию с Германией: как в моей ситуации, ногой здесь, ногой там, не сравнивать?

БАБЫ НОВЫХ НАРОЖАЮТ

У меня нет прогнозов, как будет жить Россия по прошествии пандемии. Какие уж прогнозы, если и саму пандемию никто не мог вообразить.

У меня вместо прогнозов – надежды, покоящиеся на смеси удивления с негодованием. Что для надежд – не худший фундамент. А удивляло меня многое. Например, куда подевалось в кризис (ускакало зайкою в лес?) российское МЧС. Они там только лесными пожарами занимаются? А полевыми госпиталями и распределением продовольствия из чрезвычайных запасов? Нет? Жаль. Или еще: где все те российские научные институты, аналоги института Коха в Германии, чьи мнения во время пандемии должны определять поведения власти? В Швеции суждения эпидемиолога Тегнеля повлияли на жизнь всех шведов. В Германии абсолютно все слушают вирусолога Дростена (кстати, его блог на русском - здесь). Ах, Академия меднаук вошла в результате реформ в Академию наук, как Иона во чрево кита, где и была переварена?.. Снова жаль. Или, подхожу к главной личной печали: где в России защитники и наемных рабочих, и небольших частных бизнесов, всех этих барбершопов, кофеен, крафтовых пивоваров, - профсоюзы и профобъединения? Хоть огосударствленные, хоть якобы независимые шмаковские? Защитники всех тех, благодаря кому жизнь в бедной жестокой стране все же похожа на жизнь?

С такими горизонтальными связями связаны все мои надежды (заменяющие, повторяю, прогноз). Я вижу, как они действуют в Германии, где я теперь большей частью живу. В России самый популярный способ докричаться до власти – персональное видеообращение «О, Путин, внемли!». В Германии в таких случаях действуют объединения. Вот разрешили открыться большим цветочным магазинам: тем, что торгуют саженцами и рассадой. Немедленно выступили объединения «малышей», торгующих букетами: «У нас тоже гибнет товар, предлагаем такие-то условия!» Вот разрешили работать медицинским массажистам. Немедленно потребовал того же союз работников сексуальной индустрии (ну да: проституция в Германии легальна, и ее работницы уже получили материальную помощь от государства).

Плюсы объединений очевидны: вот почему в России все знают о независимом «Альянсе медиков», хотя власть всласть запугивала и чернила его. И вот почему на «Альянс» уповают врачи в критической ситуации (не к номинальному же профсоюзу обращаться – хотя такой наверняка существует).

Куда менее очевидно, как эти горизонтали образуются и на чем держатся. В Германии, например, я не всегда могу отделить союзы по интересам («ферайны», в два из которых в среднем записан каждый взрослый немец) от профсоюзов, «геверкшафтов». Ферайны даже важнее, мне кажется: это школа объединения. Один немец сказал мне: «Вообрази самое невообразимое хобби, и непременно найдешь ферайн». Я это не раз вспоминал. Когда в ботаническом саду в Мюнхене читал негодующее объявление, что запись в ферайн ирисоводов закрыта, так что членов ферайна гладиолусистов просят зря в дверь не стучать. Или когда на прогулке у реки наткнулся на ферайн любителей пастушьих собак, который, несмотря на коронавирус, празднует 100-летие… К слову: в 1970-х местность, где я живу, страдала от наводнений, в итоге реки обсыпали дамбами. Образовавшиеся карьеры заполнились водой, и там немедленно образовались рыболовные ферайны: зарыбили, обустроили, открыли биргартены… Это как – любительское объединение или уже профсоюз?

Я рисую эту картинку не чтобы дразнить. В России горизонтальные объединения выжгли и вытоптали – как при советской власти, которая преследовала что поклонников каратэ, что собирателей нэцкэ. Однако коронавирус скомпрометировал уничтожателей. Сегодня всем понятно, что к малому бизнесу и самозанятым нынешняя власть относится, как товарищ Сталин: бабы новых нарожают. Однако все понимают, что у товарища Сталина – дыхание Чейн-Стокса. А значит – грядет откат. Его следует не упустить именно ради создания горизонтальных социальных связей – и профессиональных в том числе. Союзы барбершопистов, баристов, барменов – и далее по алфавиту цивилизации – нужны для того, чтобы биться единым фронтом хоть по ставкам аренды, хоть по часам работы на улице Рубинштейна. И для того, чтобы устраивать эффектные публичные акции. И для того, чтобы проводить своих депутатов во власть.

У меня нет иллюзий: глоток свободы будет снова короток и судорожен. Но дышать лучше, чем не дышать. Навык горизонтальной кооперации для людей, которые теперь до смерти обречены открывать дверные ручки локтем – отличный социальный капитал.

Сгодится, в случае чего, и в эмиграции.

Свежий клип на последнюю в моем ЖЖ тему на моем ютьюб-канале. Подписывайтесь, и будет вам счастье первым!

Любопытный диалог по переписке у меня тут состоялся с однокурсником Димой Рогозиным. Обратите внимание на дату и время: это среднеевропейское, поскольку я в Германии. Зато теперь все могут знать, о чем думал глава "Роскосмоса" на 31-й минуте старта Crew Dragon SpaceX.

Позвольте, любезные интеллектуальные читатели, сегодняшнюю речь обнуленного Путина никакими прямыми комментариями не снабжать.

Позвольте вообще о другом.

В свое время я был одним из первых, кто прочитал "Памятные записки" Давида Самойлова: он дал их мне прочитать в Пярну. Затем я привез их в Ленинград, в журнал "Аврора", где тогда работал, - и они были в "Авроре" опубликованы. Я до сих пор помню их чуть не наизусть. Один из фрагментов - о начале войны и роли Сталина - кажется мне весьма примечательным. Вот он:

"В первые дни войны во главе государства оказался трусливый деспот. И я верю тем, кто писал о сумеречном состоянии его души: тревожно звенела пробка о графин, захлебываясь, булькала вода, когда человек, не пожалевший миллионов своих подданных, вдруг воззвал к «братьям и сестрам», к «друзьям» – он, не признававший ни родства, ни дружбы, – с мольбой о самоотверженности, когда почувствовал, что опасность грозит его шкуре.

Если бы можно было позлорадствовать, то это был момент самого глубокого унижения Сталина. И это публичное унижение он не простил народу.

Осенью и летом 1941 года Сталина спас идеализм русской нации, инстинктом постигшей, что ей грозит позор и разор.

Солдаты сорок первого года, спасая Родину, спасали Сталина. И он отомстил им за это спасение, объявив предателями тех, кто был предан и отдан в пленение, кто не пустил последнюю пулю в висок, кто скитался по лесам и топям Белоруссии и уходил в партизаны.

Он, не решившийся пустить в себя пулю в дни своего позора и унижения, погнал в лагеря и долго расправлялся с теми, кто уцелел, спасая его.

Создатель догматического учения, сам он не был догматиком. И потому обратился к русскому патриотическому сознанию: к чему и к кому еще он мог обратиться – к деревне, помнившей 30-е годы, к людям гражданской войны, уничтоженным в 37-м?

В конце 1941 года он почувствовал мощь нации, несломленность ее духа, взбодрился, собрался и стал приписывать себе победы, и снова стал несгибаем, велик, тверд, напряг волю и сделался хозяином положения – Верховный Главнокомандующий, Генералиссимус всех войск.

– Ему больше всего нравилось быть военным, – как-то сказала мне его дочь.

Он обращался к «внукам Суворова» и «детям Чапаева», к русской военной традиции. Приобщаясь к военной славе, он хотел быть русским генералом, Иваном Виссарионовичем, и пил за русский народ в день Победы, одновременно карая его и заискивая перед ним.

Как наивны наши славные генералы (и как предусмотрительны бесславные!), приписывая организацию победы Сталину.
Военную победу над Гитлером мог бы одержать и Жуков.

Люди одного варианта, мы не думаем о том, что могли бы победить без Сталина, может быть, меньшей кровью, с лучшим устройством послевоенной Европы".

Два коротких замечания. Светлана Аллилуева заслуживает доверия в качестве свидетеля. Как говаривал, хватанув рюмочку-другую-пятую, Самойлов, - "слушай меня, Димка! Я спал с дочерями двух генералов и одного генералиссимуса!"

Второе. Сейчас действительно - по масштабу и по абрису - идет война. Но в предыдущую войну в Германии нашелся хотя бы Хеннинг фон Тресков, которым до сих пор, как щитом, прикрываются немцы, когда им задаешь вопрос: "Как могли вы допустить, что это ничтожество Гитлер захватил власть над всеми вами?!"

Фон Тресков был казнен, но он до сих пор он служит немцам и утешением, и (само)оправданием, поскольку у них, понятно, до сих пор нацистская травма.

Новогодней ёлки в отечественном смысле слова у меня уже который год нет. У меня в Баварии который год - Tannenbaum: пушистая, почти необлетающая пихта Нормана, купленная между первым и вторым Адвентом. Дерево Рождества. В русской ёлке Рождество тоже есть, как есть и Бавария, откуда, собственно, в XIX веке ёлка-танненбаум и начала победоносное шествие по всему миру. Но советского в русской ёлке тоже немало. В конце концов, Новый год был главным праздником в СССР, опиравшимся не на наглядную агитацию, но на наглядную мифологию со всеми ее дед-морозами, снегурками, елками, с великолепьем золотой мишуры, с "советским шампанским", с самой собой сдирающейся с мандаринов кожурой, с боем курантов, с материализацией подарков под темными колючими ветвями. Новогодняя ёлка - это советская самобытность, вписанная, однако, в мировую традицию.

Сегодня споры об СССР - навязанная тема. Обсуждать в 2020 году, был СССР плох или хорош - это все равно что обсуждать при Николае I, хорошо или плохо было крепостное право. Нет уж, лучше давайте обсуждать самого Николая. А СССР надо не обсуждать, а изучать: точно так, как сейчас в Европе изучают фашизм, нацизм или коммунизм. В
этом смысле книга "Изобретено в СССР" - замечательное чтение под елкой в последние дни перед старым новым годом, пока еще елка не вынесена вон из дома. Ниже - моя рецензия, опубликованная в "Деловом Петербурге".



Тим Скоренко. Изобретено в СССР: История изобретательской мысли с 1917 по 1991. — М.: Альпина нон-фикшн, 2019

НЕ ТАМ РОЖДЕННОЕ

Либерал пусть не воротит нос, а патриот пусть скинет толстовку «Born in the USSR». Выпускника Белорусского национального технического университета Тимофея Скоренко в святой бинарной простоте никак не обвинить. Он не подбрасывает полешек в огонь местечкового спора о том, величайшая ли СССР держава – или всего лишь большая кака. Даром что Скоренко родился, когда Андропов уже почти умер.

Сторонников глупых споров сразу отошлю к той части книги, что называется «Жизнь простого человека», и которая детально разбирает анекдот  о том, что Гагарин, первым полетевший в космос, до конца жизни подтирался лопухом. Да, все правда: и что Гагарин был первым, и что туалетную бумагу в СССР начали выпускать лишь в 1969-м, после смерти Гагарина, закупив английские машины для Сясьского целлюлозно-бумажного комбината.

Но книга, повторяю, не про это, - чем и хороша. Скоренко никак не тот спортивный фанат, чья единственная извилина в голове принимает положение либо «наши молодцы, всех козлов в мире порвали», либо «наши козлы, ваще ничо не могут». «Изобретено в СССР» - это про изобретательскую мысль как таковую. Просто автор изо всего массива данных делает формальную выборку: изобретено только за время существования в СССР, и только в границах СССР, и только первыми в мире. За развитием идей – скажем, использования дополнительной подъемной силы крыла вблизи земли и создания экраноплана – безумно интересно следить, как и за судьбой их авторов. Правда, фраза типа «в 1937 попал в опалу, в 1942 арестован, в 1943 расстрелян на полигоне «Коммунарка»» (относящаяся в данном случае к изобретателю экраноплана Павлу Гроховскому) встречается довольно часто.( Collapse )

Вот мой текст, недавно опубликованный в "Деловом Петербурге". Перепечатываю его ниже с двумя преуведомлениями.

1. Для тех, кто будет в Берлине. Музеев жизни в ГДР там на самом деле не два, а много больше. Помимо упомянутого мною музея ГДР на Карл-Либкнехтштрассе, 1, до 9 ноября будет работать выставка про Восточный Берлин в Музее Берлина в Николайфиртеле во дворце Эфраима; а есть еще мемориал Берлинской стены, и "Дворец слез", и много чего, - и за деньги, и за бесплатно.

2. Я обычно не обижаюсь, когда при мне говорят, что Рашка - говняшка. Ну, заслужили. Но впервые этим летом в Русском доме на Фридрихштрассе, 176-179, я увидел результат гигантской работы на деньги из госбюджета РФ, наглядно и мощно убеждающей в том, что Россия - это Рашка, и что Рашка - говняшка. Это никакой не "дом культуры и науки", а реальный пиздец - с охранниками, с рамками, с запахом прелых тряпок, со всем этим ужасом политбюрошных старцев. С анонсированными "русскими сезонами" - но не дягилевскими, взбаламутившими весь мир, а с чем-то там народно-провинциально-фольклорным. С выставками, сделанными как в Ивановском краеведческом музее году примерно в 1972-м. И я впервые в жизни обиделся. Потому что как бы ни была дурна путинская Россия, она все же отскок в сторону и вперед от брежневского совка. Кто директор Русского дома в Берлине, я не знаю. Но похоже, что старый совковый гэбэшник на синекуре, или старая жена старого гэбэшника. Русский дом - это реально законсервированный совок, призванный наводить ужас на каждого, кто по глупости зашел внутрь - и убеждать, что Россию следует обнести колючей проволокой и бетонной стеной, чтобы ни капли говна из этого Мордора прошлого века не выплеснулось в современность.

МУЗЕЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА

Недавно я провел пару недель в Болгарии, объехав все крупные города. Мне было интересно, что из себя представляет эта страна. Похоже, не мне одному. Не каждый потратит деньги на отпуск в месте, явно не входящем в список must go. Многие спрашивали: «Ну, как?»

Честный ответ: «Дешево и совково». Рад, что съездил, но больше по своей воле – никогда. Но зато вдоволь навспоминался СССР. В Софии, например, еще сохранился тот советский дух, которого уже почти не осталось в России. «Сталинские» министерские дома, а в минуте – разруха и нищета, плюс особый неулыбчивый сервис, когда всем на тебя наплевать. Как-то уж забыл, что такое было когда-то и в Москве. Тогда мы в студентах частенько заскакивали в пивнушку на Страстном бульваре. Туалета в пивной не было, и по нужде бегали за угол в бывший монастырь. Там стояли деревянные бараки, перед бараками были водяные колонки, в бараках жили люди, на табуретках перед бараками стояли тазы, в тазах стирали белье. 1986 год. До Кремля оттуда было 10 минут, до конца советской власти - целая пятилетка.

Я вспоминаю об этом, поскольку уже выросли пара поколений, никогда не живших в СССР, но испытывающих к СССР симпатию, доходящую до страстной любви. Потому что их родители, не слишком преуспевшие при нынешнем кумовском капитализме, про СССР вспоминали только хорошее. Причем этот феномен – тоска по СССР со стороны там не живших – перестал быть локальным явлением. Такие настроения популярны, например, и в Германии, куда после падения Берлинской стены переселилось миллионы советских евреев и немцев. Та же схема: родители-переселенцы не слишком преуспели, но зато когда-то «они жили в великой стране». А как проверишь это величие?.. Правда, в Берлине это испытать можно, пережив лично, эмоционально и чуть не тактильно жизнь при социализме. Потому что в Берлине есть совершенно потрясающий музей ГДР. Там входишь в лифт, кнопки которого подпалены спичками (как часто бывало при советской власти). Лифт дергается, свет под потолком гаснет, вспыхивает, гаснет, вспыхивает (о да! было!..) Из лифта ты выходишь в типичную гэдээрошную квартиру. Мерцает телевизор. Ведущий с угрюмым взглядом рассказывает о выступлении на партсъезде товарища Хонеккера… Впрочем, чтобы понять эстетику советской жизни, можно зайти в Берлине и просто в Русский дом на Фридрихштрассе. Это уже не музей, а действующая культурная витрина современной России. Но часы там остановились где-то при Андропове. Пахнет гнилыми тряпками; угрюмые охранники досматривают на входе; бюст Пушкина окружен бархатными шнурами, чтобы никто не приблизился; реклама обещает «Русские сезоны» с хорами в кокошниках… Унылая пора, знакомая до слез, до прожилок, до детских припухших желез.

Проблема, однако, в том, что в современной России нет и таких мест для переживания ушедшей жизни. Витринные экспозиции предметов советского быта в Москве на ВДНХ и в Петербурге на канале Грибоедова –совсем не то. Нужно, чтобы была возможность забежать в коммунальную уборную, где по стенам висят стульчаки (у каждого семейства – свой), а в фанерный ящик засунута газета вместо туалетной бумаги. А затем чтобы можно было пройти в крашеную в подло-зеленый цвет кухню, где тетка в бумазейном халате и в папильотках кипятит в баке безразмерные рейтузы. И чтобы в комнате на стене ковер (непременно красный), и под ковром раскладной продавленный диван, а под потолком – пародия на хрусталь: пластмассовая люстра «каскад». Идеально было бы вообще сделать тематический парк «День в СССР», чтобы очереди начинались с кассы, чтобы без очереди вообще никуда, чтобы выбрасывали дефицит, чтобы пиво пилось из стеклянных банок за неимением кружек, чтобы в столовке в супе сепарировали гущу от жижи, чтобы из кнопочных кухонных репродукторов неслось «Это время гудит – БАМ!», чтобы портрет Ленина маслом среди гортензий, и чтобы Брежнев и политбюро, и чтобы за 14 копеек тот самый пломбир единственного сорта с намокшими вафлями. А можно, если нет денег на парк воспоминаний, ограничиться скромным бюджетом, и не сносить очередную пятиэтажную «хрущевку», а убрать только внешние стены, превратив квартиры в витрины советского быта.

Очень скоро сделать такое будет очень трудно: уйдут те, кто жил в СССР, выкинут на помойку осиротевшие советские вещи. Останется тогда только ездить в Берлин да смотреть идеально сделанный американский сериал «Чернобыль», - поскольку Болгария к тому времени, надеюсь, тоже изменится.

С Войновичем я записал несколько телепрограмм; первую – давно, еще на РенТВ, вместе с Дибровым, потом дважды на «Совершенно секретно», последний раз в прошлом году, под 85-летие.

В Войновиче сильно ощущались две вещи: первое – то, что он был, толстовским слогом выражаясь, «еще крепкий старик», настолько крепкий, что слово «старик» не подходило. Скорее, он был крепкий живчик. Я знаю особенности съемок людей в возрасте за 70: длинные, длинные, длинные монологи, самоповторы. Войнович тоже часто повторял то, что уже писал и что, скажем, вошло в «Антисоветский Советский Союз», но по темпу был гибок. Да и по темам тоже. Я перед последней съемкой напомнил ему текст о Лейбсоне – уже покойном московском интеллектуале, собирателе книг исключительно в красных обложках, обладателе имени Владимир Ильич и двухкомнатной квартиры на Патриках, - «а знаете, я ведь был с Лейбсоном знаком и на Патриаршьих у него бывал. Он, ради меня даже новый диван купил, потому что я спал на старом, и меня клопы искусали!» Войнович оживился: «Да, замечательный был человек, со странностями, но замечательный… Странно даже то, что женщин он сторонился, но мужчинами, по-моему тоже не интересовался…» - «Здрасьте, «не интересовался»!.. Вами может, и не интересовался, а мной очень даже интересовался, я хорошенький был!..» Войнович зажмурил глаза, а открыв, произнес чуть не с обидой: «А я, между прочим, тоже очень хорошенький был!..»

В нем было такое пацанство. Я бы сказал – рабочее пацанство, основанное на честности: это вторая вещь, которая очень чувствовалась. Ну, он ремеслуху окончил, на заводе работал, в армии служил – и вот в таком виде в Москве и появился поступать в литинститут (куда провалился, кстати). В Войновиче вообще не было никакой кичливости, которая чувствовалась так или иначе во всех, кто опробовал сначала советской популярности, а потом эмигрантской судьбы. А он как-то так перепрыгивал все это – городским если не воробьем, то, не знаю, скворцом. Написал суперхит «На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы…» (мы в детсаду ее еще перепевали «На пыльных витринах пустых магазинов…») – и бросил писать стихи. Потому что не хотелось стихов, хотелось прозы. А потом точно так же стал писать картины. И спокойно относился, что что-то совпадало со временем, а что-то нет. На учет, как положено в России обладателям иных гражданств, не вставал.

Все, конечно, у Войновича будут вспоминать «Москву 2042» и «Чонкина», но я опасаюсь перечитывать то, что когда-то глотал запоем. Обжигался уже много раз. Литература ушла вперед сильно, оставив Россию на обочине. Но тексты Войновича, сделанные когда-то в Мюнхене для радио «Свобода» и составившие «Антисоветский Советский…» кажутся мне до сих пор идеальными для понимания того, чем СССР был. Кстати, по поводу «Москвы…» у меня к Войновичу был главный вопрос: как он так предугадал, что разницы между РПЦ и КПСС нет вообще, ну, это одна задница, только по-разному повернутая? (Собственно, это основное, что в «Москве…» из предсказанного сбылось, не считая оторванного от жизни – в буквальном смысле – гениалиссимуса). «Это уже давно было видно. Когда секретари райкомов какие-то начали тайно креститься. Понимали, что партия может накрыться, а им нужно было чем-то всегда прикрываться, им прицепиться нужно было к чему-то, сами по себе они жить не могли», - ответил Войнович. Не буквально цитирую, но смысл таков.

На празднование 85-летия Войновича меня в Москве не было, но мы договорились встретиться в Мюнхене. Встретились в пиццерии возле его дома. Он заказал Primitivo бутылку, а не по бокалам. Мне было невероятно легко с ним, - я сказал, что Войнович остался для меня последним из того поколения, которое я любил и ценил: Валерий Аграновский, Давид Самойлов… И рад, что могу с ним говорить. И что он не потерял рассудок ни в каком из смыслов, в отличие от многих моих друзей. Не знаю, каким образом, речь зашла о раке у одного нашего знакомого. Войнович помолчал, потом сказал:

- Я, Димочка, в 50 лет ходил бегом и на большие дистанции, возраста вообще не чувствовал. И еще в 60 – так, ничего, мелочи. И даже в 70 было еще ничего. А вот сейчас уже далеко выходить из дома не могу…

Обедали мы втроем, он был с дочкой Ольгой. Она в Германии выросла. Русский, немецкий, английский – свободно, плюс испанский, итальянский, албанский и еще штук пять по мелочи. Мне она понравилась – эдакая ничевочка из парижских девушек с Rive Gauche, что перебегают бульвар Сен-Жермен исключительно на красный свет.

- Ага, - подтвердил Войнович. – Я раньше тоже на красный, но теперь как-то пришел к выводу, что у переходящих на зеленый шансов выжить больше…

Жаль, что больше вместе не выпьешь и не поговоришь; того поколения для меня больше нет.


Это "Временно доступен" - чуть ли не 2007-й, точно не помню.

А вот это - "Совсекретно", 2012-й год:

 
А от прошлогодней программы на "Совсекретно" в сети можно найти только трейлер, но он весьма характерный:

Посмотрел, как в прямом эфире подрались Сванидзе с Шевченко. Николай Карлыч вообще-то из себя невыводим (я его с прошлого века знаю), но разговор о Сталине его взорвал. Могу понять. Меня взрывает одно то, что Сталина в России до сих пор обсуждают: типа, хорош или плох (а в последнее время - насколько хорош). Это как если бы в Германии сегодня дискутировали, хорош ли Гитлер (и легко предвижу аргументы "за": Гитлер вытащил страну из разрухи, Гитлер поднял Германию с колен, Гитлер настроил автобанов, Гитлер обеспечил немцам доступный отдых посредством Kraft durch Freude ("Силы через радость"), Гитлер очистил заплеванную либерастами великую историю и национальные ценности, Гитлер вернул в Рейх Австрию, Гитлер мочил пидоров и жидов, - и вообще был бы что надо парень! Ах, если бы не национал-предатели, финансируемые Америкой, он бы и войну выиграл! И не надо врать про лагеря смерти! Цифры преувеличены!!! Да вы подсчитайте, сколько в лагерях уголовных преступников было!!! Гитлера на вас не хватает!!!) В Германии, кстати, именно такие разговоры и шли, - где-то в 1946-47-м, я про это читал у Гюнтера Грасса. А потом с Гитлером определились. И пошли вперед. А в России до сих пор не определились. И то топчутся на месте, то идут назад. И это причина, по которой моя брезгливость к нынешней России растет (равно как и растет уважение к Германии по мере того, как я ее узнаю).

...В общем (возвращаясь от Сталина к Сванидзе с Шевченко), драку в эфире вы видели. Когда из-за Сталина Шевченко со Сванидзе сцепились, Шевченко благородно предложил дать ему по морде. Сванидзе поднялся и дал. Тут оказалось, что благородство Шевченко сродни Иродову: отчего-то он не утерся удовлетворенно, а стал бить в ответ, используя преимущество в возрасте и силе. И ведшая эфир гусыня клохтала классною дамой: классным дамам важно, не из-за чего дерутся и по делу ли дерутся, а чтоб драк не было.

И я вспомнил, как в минувшее воскресенье, когда толпа молодых с криками «Путин – вор!» весело валила по Фонтанке, запруживала Симеоновский мост, - я сам чуть было не подрался в магазинишке «Дикси» с каким-то мужиком. Я, взбудораженный толпой, сказал кассирше, что ребят можно понять – Путин и Путин, Путин и Путин, а сыра нет. Мужик же начал орать, что у нас навалом сыров, замечательные сыры, а не поганая химия, как в Европе. Я сказал, что живу в Германии, а потому знаю, что такое сыр, а что – дерьмо. Мужик заорал: «Фашист! Вали к своим фашистам!» - ну, и я выступил в роли предтечи Сванидзе. В итоге нас разнимали, а я с позором из магазина свалил, забыв внутри половину оплаченной покупки. И, в общем, стыдно до сих пор.

Злобный карлик, крошка Цахес по прозвищу Циннобер своего добивается: ты не можешь дать по морде ему, не можешь убрать его с трона, ты вообще ни фига не можешь изменить в этой чужой ледяной стране, которую тебя заставляют называть "своей" с детства и любить все ее мерзости и подлости, - и в итоге ты вымещаешь злобу просто на том, кто оказывается рядом. А Цахес подливает, подливает в это варево говна, потому что ничто не бесит так, как ложь и говно, которые официально именуются правдой и конфеткой. Бедный Сванидзе - если уж и он... Мало кому удается смотреть на Цахеса, на поклонников Цахеса, на всех этих ни хрена не знающих, нигде не бывавших, уставившихся в тилявизор жирножопых, прокисломозглых русских мужичков глазами заинтересованного антрополога.

Ах, какие интересные экземпляры папуасов, какие удивительные пляски вокруг костра, нужно изучить, записать и оставить описание потомкам!

Никак не ожидал.

Продолжением моего позавчерашнего поста о феномене публичных лекций стал сегодняшний номер "Делового Петербурга" с огромным материалом Сергея Князева о публичных лекциях в России как о бизнесе.

Я тоже там помянут: в качестве журналиста (это неправда, я давно занимаюсь не журналистикой, а упаковкой смыслов: это немного другая профессия) и "популярного лектора" (а вот это правда: после ухода из МГУ и "Вышки" с я действительно обращаюсь непосредственно к populi).

Любой питерец может проверить, хорош ли я в качестве поп-лектора. В воскресенье, 22 января, я читаю в Охта Lab свой хит - лекцию о теории цивилизационных волн Элвина Тоффлера.

Охта Lab - это такое большое открытое пространство, часть второго этажа недавно открывшегося "Охта Молла". Там филиал библиотеки Маяковского (где, например, в свободном доступе отличные альбомы со старпыми снимками Петербурга), замечательныйлекционный зал и все такое. В общем, как говорят в таких случаях люди типа Стаса Михайлова, - все для вас, мои разведёночки! Типа, и культурно сделать шопинг, и непосредственно к культуре припасть.

Правда, раньше лекции в Охта Lab проходили бесплатно, а теперь (тут ДП ошибается) за доступ к моим мозгам придется заплатить 350 рублей. Это чуть дороже порции вечнопрохладного кофе в модном кафе Даблби.

Лекция и правда хит: в 1980-м, когда СССР еще только-только ввел войска в Афганистан, провел под санкциями Олимпиаду и похоронил Высоцкого, Тоффлер предсказал появление фейсбука, Милонова и Мизулиной. А заодно удивительно ловко разобрался со Сталиным, потрафив разом и тем, кто кричат, что Сталин кровавый палач, - и тем, кто уверяет, что Сталин эффективный менеджер. А поскольку поверить в такое невозможно, приходится слушать лекцию.

Приходите: стать тоффлерианцем (и распроститься с 350 рублями) можно здесь.

Поскольку я завершил работу в образцовом миллионерском издании Robb Report на трудноопределимой должности exucutive editor (а дальше с работой начинаются варианты, - и предложения, кстати, тоже выслушиваются), то займусь-ка я лекциями. Холода, стынь, зимний путь, сплошной Шуберт (в исполнении, хочется верит, Иэна Бостриджа, инфернального красавца с таким же голосом). Вся Россия - неотрефлексированный зимний лес. Чем, как не рефлексией, заниматься ближайшие лет сто?

Вот и сегодня в 19.00 я читаю лекцию (в московском "СитиКлассе", дико дорогом лектории: да, я прекрасно осведомлен о том, что 1750 рублей за билет - инфернально дорого для большинства, но в данном случае я читаю для меньшинства, а в Питере веду переговоры с  более доступными площадками) об Умберте Эко и его идеях существования "вечного" фашизма (т.н. "ур-фашизма"). Идея дико привлекательная, после смерти Эко о признаках ур-фашизма писали все мои друзья-либералы, от Быкова до Пархоменко, - но мне она не кажется верной. Есть набор человеческих слабостей и человеческих гадостей, они валентны определенным политическим идеям. Взаимное притяжение слабостей и гадостей в условиях 1920-х - 1930-х привело к массовому становлению фашистских режимов, из которых, пожалуй, Германия и Россия были (можно выбрать такой ракурс), скорее, исключениями. По причине, например, невероятной идеологизированности - куда большей, чем образцовая фашистская Италия, где евреи смогли спастись.

Впрочем, пересказывать тезисы лекции (или тезисы Эко) - дело неблагодарное. Кому тема интересна, и у кого есть средства, - билеты бронируются здесь. Я правда буду очень рад всех видеть.

Тем же, кто не придет - утешительный приз: моя мини-рецензия на книгу Юрчака об СССР. Рецензия опубликованав ноябрьском Robb Report, который, к слову, со дня на день поступит в продажу.

«Можно было быть сознательным членом партии и при это слушать Би-би-си и «Голос Америки». Коротковолновое радио превратилось в мощнейший инструмент, способствовавший формированию советского феномена воображаемого Запада. Само государство принимало непосредственное участие в создании этого феномена, одновременно пытаясь его ограничить».

Алексей Юрчак. Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение. -  М.: Новое литературное обозрение, 2014

Книга Юрчака вышла на английском в 2006-м, через 8 лет издана на русском, в прошлом году получила премию «Просветитель», но давность срока неважна. Такие книги, как эта – бывшего менеджера позднесоветской группы «АВИА» (помните, «Я не люблю тебя, о! о-о!»?), а затем профессора Калифорнийского университета в Беркли, у нас продаются через год по чайной ложке. Хотя она о том, из-за чего спорят миллионы: с какого дуба рухнул Советский Союз?!

Про это есть тьма биографических или экономических текстов – но с точки зрения лингвистики и антропологии крах СССР не рассматривал, похоже, никто.

Модель Юрчака такова. Известен «парадокс Лефора»: грубо говоря, истинность государственной идеологии недоказуема через саму себя. Поэтому идеологии апеллируют к неким «объективным истинам». В раннем СССР от лица такой истины вещал Сталин (вот почему его мнение касалось чего угодно – войны, мира, «Войны и мира», музыки по «Войне и миру»). Вместе со Сталиным умер и трактователь идеи, поэтому идеологические формулы стали, бесконечно повторяясь, застывать. А под этим брежневским, позднесоветским льдом сложились новые структуры. Чаще не антисоветские, а внесоветские (Юрчак называет состояние, в котором пребывали какие-нибудь рок-музыканты и прочие «дворники и сторожа», «вненаходимостью»). Когда потеплело, лед тут же смыло, - он был лишь прикрытием для жизни, довольно уютно шедшей подо льдом. Вот почему советский человек с удовольствием ходил на демонстрации, не обращая внимания на лозунги, воспринимаемые просто как берега реки.

Как видите, Юрчак уводит от обычного «совок vs диссидент». Это позволяет читателю по-иному посмотреть на историю своей семьи. Во всяком случае, когда мой студент, родившийся после СССР, спросил, что почитать из последнего про крушение СССР, я не нашел ничего лучшего, чем порекомендовать «Это было навсегда…»

Правда, книга Юрчака – отнюдь не easy reading. Но тем лучше: почувствуйте себя студентом.