Текст вышел в том "Огоньке", который имеет вот эту обложку:
Так что желающим прочитать достаточно ткнуть сюда.
Однако при публикации исчезли некоторые названия ресторанов, газет, а также координаты и подробности, которые, впрочем, можно счесть тягомотиной.
Для любителей тягомотин выкладываю несокращенный оригинал.
ВТОРАЯ ДРЕВНЕЙШАЯ ЗАНЯТОСТЬ
Друзья из Лондона попросили помочь англичанину Саймону, который занимается проституцией. Я тоже вот хмыкнул. А Саймон изучает проституцию как явление и пишет книгу. Наши встречи обошлись цену обедов в двух ресторанах – но того стоили
Саймон оказался никаким не сексуальным маньяком, а сутулым дылдой-ботаником в очках. Меня ему порекомендовали по-глупости: я когда-то работал в глянцевом мужском журнале, полном фоток девушек в купальниках, и людям виделась связь. Саймон был родом из города «Битлз» и говорил по-английски с акцентом, который приятно для русского уха называется «ливерпадлиан». Мы договорились об обеде в кафе «Пушкин», которого, похоже, не избежать ни одному русскому, желающему показать товар лицом иностранцу (я про Москву, страну и русскую кухню как товар).
А еще Саймон был маньяком своего предмета. Он знал историю проституции в деталях, включая различия между проституцией религиозной и гражданской в Древней Греции (я, в свою очередь, дал ему пару сведений по истории проституции в Петербурге, некогда почерпнутых из одноименной книжечки Лебиной и Шкаровского, которую смело могу порекомендовать любому школьнику: мне, например, только из нее стало ясно, что Сонечка Мармеладова была никакой не «билетной» проституткой, но «бланковой»). Наличие у проституции истории было вещью очевидной – не может не быть истории у древнейшего ремесла – а вот чем Саймон меня удивил, так это теориями проституции. Он рассказал, например, об экономической теории Эдлунга и Корна, сводящейся к тому, что высокий почасовой заработок служительницы порока объясняется не профессиональными рисками и не ценой, так сказать, самого греха в глазах потребителя – а платой за время пропущенного брака и материнства. Он говорил об исследованиях Моффэта и Петерса, устанавливающих взаимосвязь между средней зарплатой проститутки и средней зарплатой в регионе…
Самого же Саймона интересовал следующий феномен: отчего в разных регионах проституция принимает разные формы, причем порой вовсе не те, что, казалось бы, должны возбуждать страсть в клиенте? Как может привлечь клиента витринной проститутки в Амстердаме или Брюсселе краткий, дорогой и дискомфортный акт прямо в витрине за задернутой занавеской? Кого увлечет пожилая, толстая и ярко размалеванная проститутка на пляс Пигаль или в Булонском лесу в Париже? Однако же и привлекаются, и увлекаются. Гипотеза Саймона была такова: рынок проституции формируется не только спросом, но и предложением, причем экзотика повышает ценность товара (Саймон к моменту нашей встречи успел купить меховую шапку с советской кокардой, которую продемонстрировал мне для косвенного подтверждения идеи). Он бы хотел вывести формулу, увязывающую цену, спрос и экзотику – и написать диссертацию, а параллельно и книгу.
- Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! - отвечал я ему, подливая водки и следя, чтобы за ней немедленно по пищеводу следовали щи суточные «изъ квашоной капусты». – Оно, может, и умно, но больно непонятно. По мне, так все проще. Коль ты в России, как вот русская кухня. А если в Италии – вот итальянская.
Но Саймон с неожиданной горячностью вдруг возразил, что параллель неверна. Что любая национальная кухня определяется климатом и географией. Если в стране лето коротко и нежарко, то капусту надо успеть заквасить на зиму, а потом варить из нее – тут Саймон метнул на меня взгляд, и я, правильно поняв, плеснул еще водки – ваши кислые stchi. А если климат таков, что помидоры растут без теплиц в грунте, то национальным супом станет папа-помодоро. А если ты живешь на острове, окруженный морем, где на подтопленных полях хорошо растет только рис – то никуда не деться от суши и сашими. (Тут я хмыкнул, поскольку в Москве суши-бар на каждом углу, а вот с щами суточными и кашей гурьевской явная напряженка).
Локальные же проявления проституции, продолжал мой визави, имеют другую, не вполне изученную природу. Скажем, в Таиланде среди проституток заметны женоподобные, то есть от девушек внешне не отличающиеся, мальчики – знаменитые ladyboys. В ladyboys родители своих сыновей готовят сызмальства, в нежнейшем возрасте хирургическом образом вырезая им адамово яблоко, кадык, по которому только и можно отличить женоподобного юношу от мужеподобной девушки. Ну, и какими региональными условиями это явление объяснить? В сходных по географии и укладу Бирме, Лаосе, Камбодже ничего подобного и близко нет – там нет и секс-туристов. Хорошо: допустим, в Таиланде проституция развилась после размещения там американских военных баз, оставивших след в топографии улицами типа Walking Street в какой-нибудь Патайе – но вряд ли солдатам были потребны столь декадентские досуг, как общение с ladyboys…
Словом, заключил Саймон, вопрос о местной специфике остается открытым, и потому он и приехал в Москву, чтобы проинтервьюировать уличных, гостиничных и вокзальных проституток, представляющих собой российскую национальную особенность.
* * *
Я не захохотал лишь потому, что гортань моя была занята котлетой пожарской, «гарнированной жареною картофелью». В обмен на российский стереотип, представляющий, скажем, Париж скопищем кафешантанов, в каждом из которых играют танго, мир тоже рисует Россию по неверному лекалу.
То есть Саймон явно представлял предмет своего изучения по книге Кунина «Интердевочка» да фильму Би-Би-Си конца 1980-х «Prostitutki», вызвавшем тогда в Англии фурор.
Когда мы завершили трапезу, я предложил Саймону прогуляться.
Уже как раз смеркалось.
Мы спустились вниз по Тверской до отеля «Риц», но обнаружили внутри лишь скучных бизнесменов в очень дорогих костюмах и столь же безупречно скучных бизнесвумен; пару раз Саймон вскинулся на девушек на шпильках, с сумочками от Gucci, увешанных золотом и стразами, как елка игрушками в Рождество – но я объяснил, что так выглядит большинство девушек, желающих весело провести время в дорогих местах. Они ищут не клиентов, а мужей, или, на худой конец, друзей, то есть меняют на деньги не два часа своей жизни, а на всю оставшуюся жизнь, и, кстати, по весьма завышенному курсу.
Потом мы прошлись вверх до стройки у метро «Маяковская», где лет десять назад сутенеры держали проституток в ожидании клиентов. Это было сильное зрелище: братва в ночи приезжала на «джипах», ворота распахивались, девушки выходили и строились в шеренгу («равняясь! – смиррррн!») под прицелом фар. Рука, высовывавшаяся из машины, указывала: эту, эту и эту! – выбранные девицы, а за невостребованными захлопывались ворота.
Показал я Саймону и тут же находившийся дом, где родился Пастернак, а сейчас работают блинная «Крепери де Пари» и японский шалман «Баттерфляй» - во времена девушек на стройке место «Баттерфляя» занимал публичный дом, называвшийся клубом «Сталкер». Случайный сталкер, спускавшийся вниз за чашкой кофе, обнаруживал сильнейший запах сауны, и бармен с улыбкой чеширского кота спрашивал, но хочет ли господин «поразвлечься».
В пяти минутах далее, на улице Чаянова, во дворе знаменитого Дома композиторов (ныне среди его обитателей наиболее известен, пожалуй, телеведущий Владимир Молчанов – впрочем, Ксения Собчак живет за углом), в подвальчике, в каких в советские времена ютились красные уголки, существовал еще один публичный дом, маскировавшийся под кабинет лечебного массажа. Перед подвальчиком нередко парковались машины с пропусками Госдумы, жильцы были скопищем машин в ночи недовольны, видимо, они и настучали в милицию – потом ходили слухи, что депутатам вправляли межпозвоночную грыжу исключительно молодые парни.
Я бы много что еще мог показать Саймону из мест былой московской славы – но торопился на поезд в Петербург. Саймон напросился со мною на вокзал (полагаю, в крушении своих иллюзий он хотел зацепиться хотя бы за вокзальных проституток), и я в пути не отказал себе в удовольствии тормознуть на секунду на Покровке, где функционировал самый забавный публичный дом. На первом этаже там были кафе с кантри-музыкой, где клоуны с поролоновыми носами развлекали детишек, играя на банджо (и клоуны, и родители, и дети были вполне невинны в своих представлениях о мире вокруг), на втором этаже работал клуб с шестовым стриптизом, а вот между первым и вторым этажом невзрачная дверь на площадке вела в юдоль разврата, являвшую собой банный комплекс, где каждый из номеров, помимо парилки и бассейна, включал обширные полати. Требовалось лишь сказать, что нужна «группа поддержки» - и в ночи из гостиницы «Измайловская» тут же доставлялись девушки числом вдвое больше, чем требовалось, в целях свободы выбора. (Откуда я все знаю? Был в моей жизни период, я подрабатывал координатором при японских бизнесменах, которые каждый бизнес-день заканчивали стандартно: ресторан-девушки, причем бизнесмены уверяли меня, что в Японии это норма. Так вот, чтобы японцы в самостоятельных развлечениях не огребли клофелина на свои кошельки – времена стояли суровые – мы с переводчиком предпочитали везти их публичные дома с хорошей репутацией. Иногда, когда девушки высвобождались раньше оплаченного времени, мы с ними болтали: это были девушки как девушки, все сплошь учительницы начальных классов из Брянска и Орла, поехавшие в столицу на ловлю удачи - ни в каком сексуальном рабстве их никто не держал и паспортов не отбирал).
На площади Трех Вокзалов Саймону, понятно, тоже ничего не обломилось (кроме восторгов от творений архитектора Шехтеля), - никто наших денег не вожделел и к нам не приставал, кроме дюжины пузатых грубых мужиков, повторявших, как мантру, семантически бессмысленное «такси-не-надо-недорого».
Саймон совсем скис, и, чтобы поднять настроение, я купил ему номер «Московского комсомольца», в котором мы насчитали 131 объявление типа «сауна круглосуточно», «расслабляющий вип-массаж» и «незабываемый досуг у Оленьки».
Вот, Саймон – пытался втолковать я ему, - времена изменились. Никакие не улицы-вокзалы-отели, а массажные салоны и сауны стали вывеской российской продажной любви. В Москве, дорогой мой, нет ни одной бани, где бы банщик с глумливой улыбкой не осведомлялся, не соскучились ли господа в своей мужской компании. Так что направление понятно, а вот исследование проводи сам.
И я пожелал ему на прощание легкого пара.
* * *
Саймон перезвонил через неделю. Насколько я понимал по телефону его акцент (из-за которого «баттерфляй» звучит как «буттерфляй»), он сообщал, что да, в своих представлениях о российской проституции ошибался, - но я картина, которую я рисовал, тоже устарела. Потому что ныне древнейший промысел гнездится не в саунах и не в массажных салонах, а в интернете!..
На откровенную глупость даже не знаешь, что и возразить.
Понятно, что сауны и массажные салоны, а также эскорт-агентства обзавелись сайтами, или, на худой конец, разместили телефоны на BBS. Однако это не значит, что проституция переместилась в интернет: она по-прежнему осталась в саунах, массажных салонах и съемных квартирах. Странно, что умный Саймон этого не понимал.
Мы договорились встретиться в грузинском ресторане «Джонджоли», про который Саймон спросил, отчего это у него английское имя, но я объяснил, что это название дерева, бутоны которого в Грузии маринуют на манер каперсов – алаверды от нашей теории национальной кухни вашей теории самопродвигаемого продукта.
И вот мы уже водили пальцем по меню, убеждающим, что коль природа наделила твой регион солнцем, позволяющим расти грецкому ореху и винограду, и горами, со склонов которых не свалиться может лишь барашек, - то на ужин будут тебе под винцо долма, сациви и шашлык, - и тут Саймон меня спросил, знаю ли я, что такое mamba.ru.
Я, разумеется, знал – крупнейшая в России база знакомств, 8 миллионов анкет, участие бесплатно. И что там наверняка среди миллионов жаждущих общения находятся те, кто ищет клиентов. Но все же («Девушка, нам джонджоли, кучмачи, - только не спрашивай меня, Саймон, как это будет по-английски! - курочку и шашлык из ягненка!») какое имеет «мамба» отношение к особенностям российской национальной проституции?
А вот какое, сказал Саймон.
Всюду в мире проститутки представляют собой настолько изолированный слой, что многие исследователей исключают ситуационную проституцию из сферы своих интересов. То есть в классической теории проституция – это основная, а не дополнительная занятость.
Саймон тоже был в том убежден. Но, начав шерстить по рунету адреса саун и массажных салонов, он вдруг обнаружил, что самая популярная форма рекламы продажной любви – это через сайты знакомств, от неприкрыто эротических до вполне невинных, вроде Love.mail.ru, где используются данные все той же «мамбы».
«Ты знаешь, что значит фотография в фиолетовой рамочке на сайте знакомств? - спрашивал Саймон, и я понимал ограниченность своих знаний о мире. – Это значит, что девушка «ищет спонсора». То есть что занимается проституцией».
Набредя на такое открытие, Саймон в строго научных целях зарегистрировал на mamba.ru собственную анкету (без фиолетовой рамочки) и разослал письма с непристойным предложением (переводчик ему сочинил: «Привет! Я англичанин. Ты реально понравилась по фотке. Хочу встретиться. Сколько за 2 часа?» - дабы подвергнуть ответы количественному и качественному анализу. Тут его ждали новые открытия. Во-первых, выяснилось, что писем таких придется отправить тысяч пять – столько интернет-жриц любви обнаружилось в одной только Москве.
Во-вторых – и вот тут Саймон реально был потрясен – оказалось, что непристойные предложения, случайно отправленные девушкам, никаких спонсоров не искавших, вдруг получают в ответ согласие. Примерно каждая пятая девица, заявившая в анкете, что ищет знакомства с целью «любви, дружбы, отношений, брака, секса» - готова была провести с Саймоном пару часов в среднем за 200 евро («полагаю, что это была цена для иностранца», - откомментировал Саймон).
В-третьих, каждое десятое предложение, посланное наугад девушкам, искавшим знакомств только с целью «любви и дружбы», однако разместившим свои фото в купальниках, получало аналогичный ответ, - правда, цена поднималась уже до 300 евро.
- Это были все учительницы начальных классов? – спросил я Саймона.
- Нужно время для качественного анализа. Но можно с большой степенью вероятности утверждать, я же вступал в переписку, что все это молодые женщины, приехавшие из регионов в Москву, работающие официантками или продавщицами, а также провинциальные студентки, для которых проституция через интернет-знакомства – просто вторая работа. Кажется, и у молодых мужчин то же самое. Знаешь, что удивило? Теория, определяющая стоимость услуг проститутки как цену отказа от нравственных норм, у вас не действует.
- Не от чего отказываться?
- Ты тоже заметил? В анкетах есть графа, определяющая пол и возраст желаемого партнера. И знаешь, что часто встречается? «18-60 лет, М, Ж, М+Ж, М+М, Ж+Ж». Понимаешь? То есть если бы я представлялся не Саймоном, а Сарой, это бы на согласие не влияло. В Ливерпуле я обязательно продолжу! Там есть русские студенты, они помогут с переводом, мне пока непонятно, отличается ли Москва от регионов, но вообще это открытие. Особенность российской проституции – это вторичная занятость, second employment. Отсюда и масштаб. Нигде ничего подобного! Знаешь, Dmitry – Саймон заметно опьянел от кувшина вина – у меня ощущение, что если в Москве я подойду к первой попавшейся девушке и предложу пойти со мной за деньги, то с вероятностью 50 процентов она согласится.
- А в Ливерпуле?
- С вероятностью 50 процентов даст по морде. Еще 49 процентов – за то, что сдаст в полицию. Ну, и 1 процент я отнесу на погрешность метода… Нет, это диссертация! Экономическая ситуация в России, динамика процесса… Я оплачу счет, Dmitry!
* * *
Саймон, кажется, сам сообразил, что это предложение тоже было не вполне прилично, так что счет был оплачен поровну.
Мы снова вышли на Тверскую. Вся Москва от Кремля до Белорусского вокзала – и вся страна – были перед нами. «Майбахи» перед Государственной думой. Попрошайки в подземных переходах. Жены градоправителей, богатеющих за год на миллиард. Обитатели Бутырок, по твиттеру ведущие из камер блоги с подробностями того, кто и за что их заказал, и сколько кому пришлось поднести. Бомбилы на старых тачках. Бомбящие их менты. Студентки и официантки, ищущие приработка на mamba.ru.
Саймон что-то еще спрашивал о том, как сложилась в России такая специфика, но я отвертелся, сказав, что спешу.
И так все было ясно – но только как-то уж больно тошно.
Journal information