Однако вместо рысканья окрест поехали на Пер-Лашез, то есть место компактного пролежания Уайльда-Пиаф-коммунаров, куда каждый второй приезжает ради потусовать с Моррисоном, а лично я ехал ради хрестоматийной кровавой стены (Тамара - ради Акунина: начиталась "Кладбищенских историй").
Пер-Лашез оказалось вполне себе горным селением, разбросанным по склонам холма, отгороженным от Парижа невысокой стеной, а Акунин, оказалось, ввел всех в заблуждение: каменный сфинкс с отбитым членом на могиле Уайльда, весь покрытый поцелуями (в смысле, сфинкс, а не член, хотя член, пока он еще был у сфинкса, надо полагать, этой участи не избежал) - был такого размера, что сдвинуть с места его никакие кладбищенские воришки никак не могли. Филейная часть надгробья вот, так что вес всей махины можно представить:
И вот когда я, уже после Уайльда, отыскав-таки кровавую стену, найдя могилу Пиаф, пройдя по всему этому упокоищу былых любовей (одна из надписей "нашему дорогому сю-сю", адресованная вполне взрослому мужчине, меня прослезила) и попыток обмануть забвение (кое-кому на время удалось), - так вот, когда я вполне меланхолично прогуливался на фоне рдеющего заката по граду мертвых, взор мой упал на одну плиту, и я чуть не остолбенел:
То есть сцуко, чьим именем изгадили ленинградскую улицу возле Сосновского парка (и ладно бы ее одну) лежал у моих ног. А поскольку он загнулся в 1964-м и был отнюдь не рядовым коммунистом, и водил шашни с СССР, то должен был понимать, в каком именно говнище принимает участие.
И я, видит бог, абсолютно машинульно плюнул на могигу Тореза, проиллюстрировав, таким образом, известный тезис Виана.
Кладбища я уважаю именно потому, что есть возможность плюнуть на могилу: странно, что не заплеваны до сих пор Ленин и Сталин. Но ведь не должна же физическая смерть тела избавлять от оценок действия души?
Тьфу на Тореза.
Он не сю-сю.
J’irais cracher sur
Journal information