ВСЕ ТАМ БУДЕМ
Не знаю, как вы представляете себе долгую, долгую, долгую (и счастливую, ага?) старость, но я с недавних пор представляю хорошо. Старость обитает на ручье Вольфсбах недалеко от моей немецкой квартиры и называется домом престарелых Санкт-Рафаэль. Это дом при католической церкви, но сейчас там 15 национальностей, и директор уже привык, например, что умершего мусульманина укладывают с кинжалом на груди. А еще там есть отделение паллиативного ухода, то есть место, где не лечат, но облегчают страдания. И там лежали одно время две дамы, немка и русская, шедшие к Стиксу под ручку с Альцгеймером, и пришедшие к совершенному детству, в котором немка кричала: «Heil Hitler!», а русская вторила: «Сталину слава!..» И от этого вздрагивали прочие обитатели, платившие, кстати, за пристанище на Волчьем ручье минимум 1000 евро в месяц. Пока у них еще оставались деньги. Или родственники, согласные платить. Или недвижимость, которой от их имени распоряжался государственный патронат. И если вы спросите этих людей, как им живется там, в светлом просторном доме, в отдельных комнатах, с круглосуточным уходом, с диетами и прочим, - они, подкатив инвалидное кресло поближе, скажут, что главная проблема - каждый день одно и то же…
…Похоже, вы другим представляли себе долгожительство. Я тоже. И не только я. Владимир Яковлев, основавший когда-то «Коммерсантъ», уехавший потом за границу, вернулся в Россию с идеей прессы для пожилых. Пенсионеры сегодня – это ведь те, кто поднялся и разбогател в перестройку, нет? Значит, есть рынок. На обложке его журнала для аудитории 55+ красовалась бабуля на горных лыжах. Не думаю, что Яковлев, которому ныне 60, до конца ведал, что творил. Никто не ведал. Мы, постсоветские люди, надеясь жить долго, оказываемся в ситуации советских детей, вступающих в пубертат: не понимаем, что с нами произойдет. Довольствуемся мечтами и слухами. А не надо…
Тогда открывайте книгу Гаванде – американского хирурга индийского происхождения. Его дед в Индии умер почти в 110 лет в кругу патриархальной семьи, окруженный детьми и внуками. Его отец, уролог, умер в США на девятом десятке от опухоли. Сам Гаванде ежедневно имел дело со старостями и смертями. И тогда он решил привести в систему вообще все, что мы знаем о финале жизни, и о том, в какую практическую систему выстраиваются наши представления об этом. Он говорил с врачами, со стариками, с их родней, он объезжал дома престарелых.
Главный вывод ошеломляющ. Гаванде настаивает, что медицинский, лечебный подход к старости ничего не дает, кроме нагромождения проблем. «Все наше существо стремится в бой и готово умереть с химией в крови, с трубкой в горле, со свежими швами на теле. И нам в голову не приходит, что мы сами сокращаем срок оставшейся нам жизни и ухудшаем ее качество». Хронические болезни не лечатся, немощи нарастают, прием больше пяти лекарств разом приносит скорее вред, чем пользу. Но врачи занимаются привычным – борьбой со смертью, но часто ведут ее (замечает Гаванде) как генералы, которые сражаются, пока не погибнет последний солдат. И все вокруг ведут себя так же. Мы настроены на борьбу – но ради чего?
Гаванде рассказывает, какие имеются варианты. На что обратить внимание при выборе домов престарелых (тут главное отличие не в условиях быта, а в границах самостоятельности жильцов). Объясняет, как выглядит отказ от лечения в пользу паллиативного ухода, и каковы правила разговора о смерти. «Когда человек осознает, что жизнь его конечна, ему нужно совсем немного. Он просит лишь об одном: дайте мне, пока возможно, самостоятельно писать историю своей жизни в соответствии со своими приоритетами».
Многие утверждения Гаванде – вроде того, что физическая безопасность старика не должна быть главной задачей его окружения, - опрокидывают все представления о должном. Но я бы поставил эту книгу в начале любого списка текущего чтения для тех, кто перевалил хотя бы за 40. Даже если вы в отличной форме и даже если убеждены, что болезни и старость придумали трусы.
Journal information