Неутраченные аллюзии
Начиная с ноября 2013-го, раз в год, как с беззабастовочного конвейера, в магазины поступает очередной том «Истории российского государства». Тома все крупноформатные, прекрасно изданные, пухлые: начиная читать в старом году, завершаешь в новом, используя бой курантов как закладку.
Тогда, в предкрымском 2013-м, писатель Акунин был впервые удостоен звания либераста из пятой колонны, и сразу по выходе книги на ней был опробован новый механизм публичной травли. Суть в том, что в интернет вбегала стая троллей с безбожно перевранными цитатами. Тролли ставили целью убедить, что «История» - русофобский пасквиль. Заинтригованные, следом в игру вступили все, кто умел читать, включая профессиональных историков. Историки с обидой находили, что на их поляну вторгся чужак: здесь пропустил, тут дал маху, - и досаду выплескивали в публичное поле. Акунин оказывался со всех сторон нехорош.
Страсти с тех пор улеглись, да и Акунин теперь живет не в России, а отсутствие реакции со стороны жертвы сильно расхолаживает собравшуюся на лобном месте толпу. И поскольку каждый том «Истории» построен по единой схеме (вот вам даты и события, а вот портреты правителей и причастных к власти, а вот замечания и обобщения), то и ощущения от «новых Акуниных» схожи.
К неожиданным огорчениям (или удивлениям, или, наоборот, достоинствам: я до сих пор не могу разобраться) следует отнести то, что Акунин в «Истории» оказался не слишком ярким портретистом. Портреты даже самых знаменитых сатрапов – Ивана Грозного, Петра – прописаны отнюдь не кистью Репина (или хотя бы Лансере). Это, скорее, карандашные зарисовки доктора: вот так выглядит пациент, а вот его ущемленная грыжа, а вот картина вскрытия. После чего Иваны и Петры перестают быть великанами: априорно навязанного величия в них уменьшается.
А самой большой радостью при чтении для меня являются нередко брошенные вскользь акунинские замечания и обобщения. Например, что все «птенцы гнезда Петрова» обладали «неуемной прожорливостью, хищными клювами и стальными когтями».
То же и с нынешним томом про эпоху женщин на троне. Все описания баталий, битв и войн – вообще все, что требует перечисления, как учебнике – и дано с интонацией учебника. В портретах императриц по-прежнему мало размаха – никакого сравнения, например, с той чувственной силой, с какой выписал вообще никакую (как нам в школе внушали) Анну Иоанновну петербургский историк Евгений Анисимов в томе ЖЗЛ. То же и с Елизаветой, и с Екатериной Великой: перед нами зарисовки патологоанатома. И невольно начинаешь думать, откуда у Екатерины титул «великой», если она не добилась ни одной из поставленных целей в радении на «благо народа и справедливости» – «гора родила мышь»... В общем, акунинские неотфотошопленные цари производят впечатление и сильное, и странное, заставляя особо чувствительных кричать о русофобии. Хотя историк Анисимов, думаю, не закричит: на него Акунин ссылается уважительно и чуть ли не постранично.
Ну, а наибольшую ценность шестого тома, на мой вкус, снова представляют концептуальные замечания и обобщения. Например, что если страна устроена как военная империя, то она будет воевать и расширяться, даже если правитель мечтает о вечном мире. И что монарх удерживает на троне, лишь покуда его причуды не мешают идеям империи. И что русской особенностью является существование двух полиций, из которых одна защищает граждан, а другая, тайная, – государство от граждан. И что особенность русской тайной полиции не в не эффективности работы (ни один из дворцовых переворотов XVIII века она не предотвратила), а в поддержании авторитета власти через нагнетание страха.
Одного этого хватит обвинить Акунина в навязываемых параллелях с сегодняшним днем. Но это как Бродского обвинять в том же самом из-за строчки "Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря".
Journal information