В Войновиче сильно ощущались две вещи: первое – то, что он был, толстовским слогом выражаясь, «еще крепкий старик», настолько крепкий, что слово «старик» не подходило. Скорее, он был крепкий живчик. Я знаю особенности съемок людей в возрасте за 70: длинные, длинные, длинные монологи, самоповторы. Войнович тоже часто повторял то, что уже писал и что, скажем, вошло в «Антисоветский Советский Союз», но по темпу был гибок. Да и по темам тоже. Я перед последней съемкой напомнил ему текст о Лейбсоне – уже покойном московском интеллектуале, собирателе книг исключительно в красных обложках, обладателе имени Владимир Ильич и двухкомнатной квартиры на Патриках, - «а знаете, я ведь был с Лейбсоном знаком и на Патриаршьих у него бывал. Он, ради меня даже новый диван купил, потому что я спал на старом, и меня клопы искусали!» Войнович оживился: «Да, замечательный был человек, со странностями, но замечательный… Странно даже то, что женщин он сторонился, но мужчинами, по-моему тоже не интересовался…» - «Здрасьте, «не интересовался»!.. Вами может, и не интересовался, а мной очень даже интересовался, я хорошенький был!..» Войнович зажмурил глаза, а открыв, произнес чуть не с обидой: «А я, между прочим, тоже очень хорошенький был!..»
В нем было такое пацанство. Я бы сказал – рабочее пацанство, основанное на честности: это вторая вещь, которая очень чувствовалась. Ну, он ремеслуху окончил, на заводе работал, в армии служил – и вот в таком виде в Москве и появился поступать в литинститут (куда провалился, кстати). В Войновиче вообще не было никакой кичливости, которая чувствовалась так или иначе во всех, кто опробовал сначала советской популярности, а потом эмигрантской судьбы. А он как-то так перепрыгивал все это – городским если не воробьем, то, не знаю, скворцом. Написал суперхит «На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы…» (мы в детсаду ее еще перепевали «На пыльных витринах пустых магазинов…») – и бросил писать стихи. Потому что не хотелось стихов, хотелось прозы. А потом точно так же стал писать картины. И спокойно относился, что что-то совпадало со временем, а что-то нет. На учет, как положено в России обладателям иных гражданств, не вставал.
Все, конечно, у Войновича будут вспоминать «Москву 2042» и «Чонкина», но я опасаюсь перечитывать то, что когда-то глотал запоем. Обжигался уже много раз. Литература ушла вперед сильно, оставив Россию на обочине. Но тексты Войновича, сделанные когда-то в Мюнхене для радио «Свобода» и составившие «Антисоветский Советский…» кажутся мне до сих пор идеальными для понимания того, чем СССР был. Кстати, по поводу «Москвы…» у меня к Войновичу был главный вопрос: как он так предугадал, что разницы между РПЦ и КПСС нет вообще, ну, это одна задница, только по-разному повернутая? (Собственно, это основное, что в «Москве…» из предсказанного сбылось, не считая оторванного от жизни – в буквальном смысле – гениалиссимуса). «Это уже давно было видно. Когда секретари райкомов какие-то начали тайно креститься. Понимали, что партия может накрыться, а им нужно было чем-то всегда прикрываться, им прицепиться нужно было к чему-то, сами по себе они жить не могли», - ответил Войнович. Не буквально цитирую, но смысл таков.
На празднование 85-летия Войновича меня в Москве не было, но мы договорились встретиться в Мюнхене. Встретились в пиццерии возле его дома. Он заказал Primitivo бутылку, а не по бокалам. Мне было невероятно легко с ним, - я сказал, что Войнович остался для меня последним из того поколения, которое я любил и ценил: Валерий Аграновский, Давид Самойлов… И рад, что могу с ним говорить. И что он не потерял рассудок ни в каком из смыслов, в отличие от многих моих друзей. Не знаю, каким образом, речь зашла о раке у одного нашего знакомого. Войнович помолчал, потом сказал:
- Я, Димочка, в 50 лет ходил бегом и на большие дистанции, возраста вообще не чувствовал. И еще в 60 – так, ничего, мелочи. И даже в 70 было еще ничего. А вот сейчас уже далеко выходить из дома не могу…
Обедали мы втроем, он был с дочкой Ольгой. Она в Германии выросла. Русский, немецкий, английский – свободно, плюс испанский, итальянский, албанский и еще штук пять по мелочи. Мне она понравилась – эдакая ничевочка из парижских девушек с Rive Gauche, что перебегают бульвар Сен-Жермен исключительно на красный свет.
- Ага, - подтвердил Войнович. – Я раньше тоже на красный, но теперь как-то пришел к выводу, что у переходящих на зеленый шансов выжить больше…
Жаль, что больше вместе не выпьешь и не поговоришь; того поколения для меня больше нет.
Это "Временно доступен" - чуть ли не 2007-й, точно не помню.
А вот это - "Совсекретно", 2012-й год:
А от прошлогодней программы на "Совсекретно" в сети можно найти только трейлер, но он весьма характерный:
Journal information