Поэтому порешим так. Ниже - моя колонка из журнала Robb Report, которую никто, кроме тыщонки-другой миллионеров, не читал (RR - журнал для миллионеров). Это колонка о т.н. "распаде семьи". И о стенателях по т.н. "семейным ценностям" (я тоже эти ценности ценю, но по т.н. "утрате" не стенаю). И о том, что человек, сапиенс - совершенное сексуальное меньшинство и извращенец.
Но сначала - о моих экскурсиях на выходных. К сожалению (к сожалению для тех, кто хотел, но не успел) - в воскресенье и понедельник все места закончились (но я надеюсь повторить маршруты в следующие выходные). А вот на вторник пока еще есть места на дневную экскурсию:
Вторник, 12 июня, 12.00, сбор у м. Восстания напротив "Стокмана" - маршрут №1, по дворам Невского проспекта и далее, вдоль бывшего Итальянского сада. Билеты (и краткая информация) (updtd: закрыто).
Фото с экскурсиий - вот здесь.
Ну, а теперь текст из Robb Report для самых (не)терпеливых.
СЕМЕЙНЫЕ ХРОНИКИ
Не дай бог подросток нежного возраста уверует, что любовь и семья должны быть непременно устроены на манер лебединой верности: один раз на всю жизнь. Его могут ждать разочарования. Хотя бы потому, что верность лебедей – культурный миф.
Я сижу в библиотеке в Германии и читаю The Telegraph. В тексте упоминается Даша Жукова, - в контексте ее семейного статуса. Статус обозначен так: «(soon to be ex-)wife», «скоро бывшая жена», Романа Абрамовича. Поскольку впереди – бракоразводный процесс.
Меня не интересуют личная жизнь скоро бывшей семьи Жуковой-Абрамовича, но интересуют глобальные изменения в социальных институтах, среди которых семья – самый изменчивый, не сказать бы ветреный. В поколении моих родителей развод был катастрофой, а в моем поколении сохранивших единственный брак почти нет. У Абрамовича это второй развод.
Семья как институт – это инструмент и продукт приспособления личной жизни к текущим обстоятельствам. У Энгельса в «Происхождении семьи, частной собственности и государства» устарела только терминология, - понятием «пуналуальная семья» никто не оперирует. А так все верно. Патриархальная семья (многодетная и многопоколенческая, которая сама себе и детсад, и школа, и дом престарелых) могла существовать только в аграрную эпоху. Индустриализация потребовала большей мобильности (а какая мобильность с дедом на печке и мал-мала в люльке?), зато сократила детскую смертность и создала ясли, детсад, школу.
И вот, в результате всех перемен, появилась массовая нуклеарная семья образца ХХ века: отец по гудку идет на работу, двое-трое детишек по звонку бегут в школу, а мама всех обстирывает, обштопывает и варит борщи, - и так всю жизнь.
Нынешние страдальцы по такой семье, воздыхатели по браку до гроба - обыкновенные неучи. В прошлом им все мерещится золотой век, они не видят, что нуклеарная семья – это продукт умершей эпохи. Американский социолог Тоффлер, автор знаменитой «Третьей волны», составил для страдальцев ехиднейший план сохранения такого типа семьи (в 1980-х о крахе семейных ценностей в США стенала местная Мизулина по имени Джимми Картер). Хотите вернуться к нуклеарной семье? - отлично! Тогда насильственно верните женщин на кухни, заморозьте рост сферы обслуживания (с ее массой кросс-гендерных контактов), снизьте уровень жизни до послевоенного, запретите противозачаточные средства, плюс исследования по репродуктивной биологии, плюс масс-медиа и компьютеры, поскольку «компьютер несет в себе большую угрозу семье, чем все законы об абортах, движения за права геев и лесбиянок и вся порнография мира, потому что нуклеарная семья нуждается в системе массового производства, чтобы продолжать доминировать, а компьютер уводит нас за пределы массового производства».
Помимо экономики, на институт семьи мощно влияют еще две силы: неизменное либидо – и меняющаяся культура, т.е. представления о должном и запрещенном, в том числе и о либидо. В культурах, пропитанных догматикой ислама и христианства, либидо стигматизировано, и секс вне брака считается грехом, а воздержание ценностью. По счастью, это ложная ценность: сумей Homo sapiens всерьез преодолеть зов плоти, человечество бы вымерло. А борцам с «извращениям» недурно бы помнить, что люди с точки зрения животного мира сами огромные извращенцы. У писателя Джареда Даймонда (автора нонфикшн-бестселлеров «Коллапс» и «Ружья, микробы и сталь») есть книжка по репродуктивной биологии «Почему нам так нравится секс». Она начинается с монолога собаки по поводу половой жизни хозяев. Ну зачем, удивляется пес, люди для выращивания ребенка создают семейные союзы? (Абсолютное большинство животных – никогда). Зачем ради спаривания они уединяются в спальнях?! (Это ведь неприлично, - с точки зрения собак). Наконец, зачем люди занимаются сексом, даже точно зная, что не произведут детей? (Например, во время менопаузы, которой у животных и вовсе не существует).
Ну не извращенцы ли мы?!
Ведь йорк или перс не поздравляют с днем рождения маму, птицы создают пары лишь на сезон (и то не всегда), а чуть ли не единственное млекопитающее, которое действительно образует пары раз и на всю жизнь – это серая прерийная полевка Microtus ochrogaster. Но, честно говоря, я не уверен, что нам нужно эволюционировать до мышей...
Главная особенность личной жизни человека – в серийной моногамности. То есть мы склонны образовывать пары, однако не один, а несколько раз в жизни. Идея о верности до гроба укрепилась в европейской культуре в средние века, когда экономические реалии нашли опору не только в религиозной, но и в светской культуре, породив мечту о Прекрасной Даме. Возрождение совершило с мечтой революцию: важен стал вдруг не объект, а субъект любви. А в середине ХХ века поклонение любви дошло до предела, – под мантру «all you need is love». Именно это, то есть возведение любви в абсолют (а вовсе не сексуальная раскрепощенность), и добило нуклеарную семью. Если любовь важнее всего, то зачем сохранять старую семью, если снова влюбился?! Тем более, что эмансипация, рост доходов, возросшая мобильность и в целом конец индустриальной эпохи повысили и риски распада браков, и легкость создания новых семей.
Нередко это семьи нового типа, и причем однополые союзы давно не новы. В Германии бундестаг этой весной проголосовал за однополые браки – но однополые партнерства (не дающие права на усыновление детей и на семейный налоговый вычет) легализованы здесь давно. Как, кстати, и гетеросексуальные партнерства, которые тоже новый семейный тип: если угодно, переходный.
В мире речь вообще мало-помалу признается тот факт, что единственной формы брачного союза больше не существует. Вариантов может быть множество. От патриархальной религиозной семьи, живущей несколькими поколениями под крышей загородного доме, - до пробного брака по временной лицензии. Это не шутка: брачных лицензиях говорили еще Бертран Рассел в 1920-х и антрополог Маргарет Мид в 1960-х, а в Германии вопрос о 7-летних брачных лицензиях всерьез поднимался в 2007-м.
А если говорить о доминирующей тенденции, то она ошеломляет куда больше, чем мысль о гей-свадьбе в Костроме. В мире все больше семей, состоящих из одного человека. Мы не спешим вступать в брак, а когда разводимся, не спешим создать новый союз. Семья из одного человека перестала быть недосемьей и обрела собственную ценность. В Стокгольме (а Швеция – образцовая исследовательская площадка для демографов всего мира) 60% квартир заняты одиночками. В Америке 28% домохозяйств состоят из 1 человека, хотя в 1950-м их было 9%. И, как утверждает в своей книге «Жизнь соло» Эрик Кляйненберг, это ставит перед риелторами проблему: что делать с большими домами в тихих одноэтажными пригородах?
На месте наших риелторов я бы, кстати, Кляйненберга почитал.
Journal information