Например, по поводу идиотской статьи Лимонова в "Известиях" (какой светильник разума угас...) и не менее идиотского ответа Макаревича на "Снобе". Я хотя я дико расстроен выступлениями обоих, но должен сказать, что есть разница между состоянием человека, которого травят при науськивании власти (прямо по Мандельштаму - "Вдарь, Васенька, вдарь!"), так что он срывается и переходит черту, - и между состоянием человека, который из хулимого властью ты превратился в хвалимого властью, поощряемого трибуной в, мягко говоря, известного свойства газете, и используемого властью, чтобы вдарить. Это важное преведумление.
Мой текст был сильно сокращен (со мной это согласовывали).
Ниже даю полный вариант.
НА КОЛЕНЯХ ПЕРЕД МАКАРЕВИЧЕМ И ЛИМОНОВЫМ
Произошло противное событие.
Два великих человека публично, унизительно (для моих глаз и ушей, по крайней мере) расплевались друг с другом.
Человек, сделавший невероятно много для российской (и мировой) литературы, автор нескольких романов, составляющих гордость русской словесности («Это я, Эдичка», «Молодой негодяй», «Дневник неудачника», «Подросток Савенко», «У нас была великая эпоха»), - и человек, сделавший невероятно много для российской (и отчасти мировой) рок-музыки, автор великих песен и баллад (от «Марионеток» до «Зимней сонаты»).
Эдуард Лимонов опубликовал в «Известия» довольно поганую статью против Андрея Макаревича (из-за концертов на Украине), - где зачем-то связывает концерты музыканта с андропаузой. Андрей Макаревич в ответ опубликовал на Snob.ru совсем уже гнусный ответ, где припоминал Лимонову сцену фелляции героя «Эдички» с черным парнем в Нью-Йорке и предложил то же сделать и ему.
В августе, когда новостей немного, скандал выстрелил пушкой, - увы, эту песню не задушишь, не убьешь. Получилось, что публично, гадко и визгливо подрались не два классных парня, а два старичка, как бы ни неприятно это ни было говорить мне, который знаком с обоими и обоими восхищается, в том числе и их умением не быть старичками в возрасте за 60.
Это вот что случилось: очередной бой холодной гражданской войны.
Последние годы гражданский раскол, трещина, идет по компаниям, семьям, друзьям детства, разделяя и превращая во врагов тех, кто раньше был не разлей-вода. Друг на друга, брат на брата, - с оскорблениями, с пышущей ненавистью, в твиттере, фейсбуке, Вконтакте. Это совершенно новая ситуация по сравнению с СССР, когда деление на «своих» и «чужих» было априорно и очевидно, когда любой человек с образованием без партбилета был автоматически «своим», а начальник с партбилетом «чужим», - и осечек почти не случалось.
То, что происходит в России сегодня – это мечта дьявола, если бы он решил поглумиться в масштабах страны. Это чудовищный раскол людей одного образования, одной социальной идентификации. Одни за Великую Россию любой ценой, другие в ужасе от того, что русское величие включает теперь унижение всех остальных. Слова «либерал» и «патриот» - уже повод для драки и почти для смертоубийства. Это вовсе не прежний милый интеллигентский говносрач (слово, появившееся в интернете после говносрача Татьяны Толстой и Божены Рынска, когда две барышни друг другу вцепились в волоса по вопросам бытовой морали).
Это, повторяю, война. Ожесточающаяся с каждым днем.
И совершенно непонятно, как себя вести в условиях боевых действий. То ли говорить подлеца и давать пощечину всякому, кто считает, что «бандеровцев надо давить танками» (вот, буквально вчера, один прежде неглупый коллега орал, что надо давить, потому как «Украины нет и государства такого нет!» - и тьма людей ему аплодировала, а один сказал, что сына бы убил, если бы тот поехал на Майдан: разумеется, это благородный повод для сыноубийства. Жертвоприношение, разумеется, Авраамово!). Но если давать пощечину, то получается, что бить надо каждого второго, а в иных компаниях вообще всех. А если смиренно молчать, но тогда получается, что нравственный релятивизм – внеморальность, вненравственность, когда и то ништяк и другое, коли обеспечивает место под солнцем – ты как бы поощряешь.
У меня есть рецепт лишь собственного блюда.
Он состоит в том, что ругаться можно, по подбирая выражения. И никогда – не переходя на личности, то есть не издеваясь над внешностью, фамилией, национальностью, сексуальным поведением, родителями, над поведением детей, - потому что все перечисленное от нас не зависит. (Что, и поведение детей не зависит? Да, не зависит. Оно зависит куда больше от генетики, чем наших воспитательных бесед). Моя претензия к Макаревичу не в том, что он послал Лимонова. Русских посыл на вороту не виснет, поскольку буквально предложение осуществить фелляцию никто не воспринимает. А в том, что, во-первых, Макаревич отождествил автора с героем, а во-вторых, зачем-то поставил в вину Лимонову одну из лучших эротических сцен в не богатой на них русской литературе. Герой «Эдички», отдающийся черному парню на нью-йоркской помойке, потому ему и отдается, что этот черный единственно жив в Нью-Йорке, где мертвы все – и продажные бабы, и продажные мужики. Это для стыдливой русской прозы эпатажно, но классно, примерно как другая грандиозная эротическая сцена, из «Саньки» Прилепина, где герой целуют любимую и узнает, какова на вкус собственная сперма.
А главная моя претензия – что для Макаревича, оказывается, гомосексуальная интенция есть повод для обвинения и унижения. Это стыдно. Секс никак не связан с нравственностью, и не в сексе ни достоинство мужчины, ни отсутствие достоинства.
Нельзя, повторяю, ставить другому человеку в моральную вину то, что ни к вине, ни к морали отношения не имеет.
И вторая важная часть моего рецепта – быть крайне осторожным в сильных выражениях в социальных сетях. Там публикация, вылет слова – одно нажатие кнопки, а потом поздно, потом воробей слова навсегда в клетке кэша поисковых систем. Это ведь не «Сноб» заказал Макаревичу статью, которой пришлось бы пройти барьер редактора, - это на сайте «Сноба» у Макаревича свой блог, где он может публиковать, что угодно. Вот почему в социальных сетях нельзя вести дискуссию, выпивши: это снимает тормоза. Там нельзя отвечать, испытывая гнев. Там вообще нельзя отвечать, даже если тебя очень и очень достают, издеваясь над тем, над чем издеваться (я выше перечислил) запрещено. Молчание в ответ – единственный достойный вариант ответа.
Я знаю, о чем говорю.
Года три назад на меня обрушился в твиттере в ответ на довольно ядовитое, но допустимое замечание Сережа Минаев. Мы вообще-то были с ним не друзья, но на «ты» и в хороших отношениях. Он когда-то был гостем с моей стороны на записи программы «Бойцовский клуб» на ТВЦ, пилотный проект которой я делал с Алексеем Навальным в качестве второго ведущего,– и Минаев пришел, прекрасно понимая, что программу, скорее всего, запретят (и запретили). И вот я офигел от грязи, которую вылил на меня Минаев. И я вычеркнул Минаева из числа рукопожатных.
А два года назад, точно так же сцепившись в твиттере из-за политики с Канделаки, я облил грязью ее. Стер тут же твит – но поздно, его десятки людей перепостили. И чувствовал я себя после этого так, что хуже некуда. И чувствовал до тех пор, пока не встретил Тину на телесъемках и там, передо всему, публично извинился. Встав – буквально – на колени. А потом еще про это написал в «Огонек» http://kommersant.ru/doc/1881545. И самое гадкое, что хотя Тина простила, легче от этого не стало, началась бесконечная саморефлексия – ах, не театрально ли поступил?
Но все равно, я считаю, во времена, когда либо ты подкладываешь дров в костер под другим, либо другие подкладывают дров в костер под тобой, быть жертвой предпочтительнее, чем палачом. Быть слабым и гонимым предпочтительнее, чем быть сильным и гонителем. Принимать удар предпочтительнее, чем наносить удар. В конце концов, две тысячи лет назад, в глухой римской провинции, один гонимый иудейский парень перевернул мировую историю не тем, что ругался с фарисеями и переворачивал столы в храме у торгашей, а тем, что смиренно принял плевки, хулу, поношения и, в конечном итоге смерть. И где теперь тот Рим – и где теперь Он. Слабость победила.
Быть сегодня христианином (я не про религиозность) – тяжкая задача, тем более тяжкая, что мало кто поддерживает в этом, включая русскую церковь, которая насквозь прогосударственна, пропатриотична и тяготеет к силе. Но вариантов нет, и выбор варианта слабости – единственный рационально разумный, потому что дает шанс Савлу стать Павлом, а Себастьяну - святым.
Если ты не отвечаешь ударом на удар, у людей есть возможность впоследствии устыдиться, людям это свойственно.
Ведь Тина Канделаки тогда, по счастью, не ответила мне.
А полгода назад, у меня раздался звонок. Звонил Минаев. Он случайно наткнулся на тот мой текст, про ссору с Канделаки. И ему стало стыдно за себя. И было видно, что признавать это ему тяжело, потому что он, как я его знаю, гордец, добившийся успеха, - но он позвонил и попросил у меня прощения.
Я простил.
И жду, как дурак, что Макаревич остынет и попросит прощения у Лимонова (от Лимонова, увы, надежды ждать извинений меньше).
Я жду, потому что признание вины есть та сила, которая кормит с руки не дьявола, а лучших ангелов нашей натуры.
Journal information