Я больше в «Огоньке» не работаю.
Пока главредом «Огонька» был Лошак, много раз хотел уйти я, а когда ушел Лошак, стало ясно, что уйдут меня, вопрос лишь времени, - найдут повод выбраковать священную корову, которой еще Коротич во времена перестройки выписывал профбилет. Потому как пасется, где хочет, а у нас тут теперь газон перед дачкой.
Виктор Лошак считался умеренно-либеральным главредом умеренно-либерального журнала, но в этом определении неверно все, кроме имени. «Огонек» не был при Лошаке журналом, потому что журнал – это всегда идейная платформа, выражаемая в лихие времена манифестом, а в спокойные – определением миссии, цели и ценностей в редакционном гайдбуке; ничего этого у «Огонька» не было, это был набор текстов, иногда, надо признать, впечатляющих.
Лошак из тех людей, кого радует чужой талант, он восторгается чужим гением, как собственной игрушкой – в разные периоды он увлекался Быковым, Прилепиным, мной; он был единственный в моей жизни начальник, кто звонил и говорил: «Дима, вы написали очень хороший текст. Спасибо!»
Но либералом он не был. У нас вообще звания либералов и почвенников раздаются по скудости; почвенник в России тот, кто государственную несправедливость называет справедливостью, - а либерал тот, кто покупает ценой государственной несправедливости собственную правоту.
Так вот, Лошак не был либералом.
По типажу он воспитанный европеизированный русский начальник, капельку барин: Павел Петрович Кирсанов или англизированный зав. международным отделом ЦК. А по внутреннему устройству, прибегая к лексике Бердяева, - гигиенист, соблюдатель простых гигиенических правил:
- Белье и рубашку меняют каждый день;
- Слабых не бьют, а защищают;
- Даже если ты платишь девушку, это не значит, что ты можешь ее танцевать.
Про Прилепина он слышать не хотел с тех пор, как тот дергано и путано попробовал оседлать имперский восторг перед Сталиным, однако меня и Быкова правил безо всякого согласия, вымарывая все инвективы в отношении нынешнего царя. Я к этому относился спокойно (стешут сосну – получится Буратино), а Быков вспылил прямо на редколлегии и хлопнул дверью, но Лошак Быкова на страницах «Огонька» продолжать хвалебно поминать, и однажды почти благолепно сказал по поводу размаха быковского литературного производства:
- Дмитрий Быков самозарождается всюду, где есть кириллица.
Другое дело, что соблюдение гигиены стало в России выглядеть не просто политической платформой, но и бунтарством, подкопом под устои, под царя, который-то уж точно был уверен, что раз девушки проплачены, то танцуй не хочу. И Лошака сняли за то, что он дал на обложку массового издания портрет опальной Ксении Собчак, разглядев в том демарш, хотя это был не демарш, а упомянутое восхищение (Лошаку нравился не Дом-2, разумеется, но то, что Собчак начала делать, будучи изнанной с госТВ, - и ее смелость тоже, а гонения на нее он наверняка считал подлыми, я же говорю: гигиенист! Но, как человек системы, он оправдывал свой уход другими обстоятельствами, и даже постукивал кулаком на Собчак в телеинтервью, которое я с ним записал, я же говорю: не либерал!)
Лошак идеологически является умеренным консервативным государственником, у которого нынешнее государство вызывает чувство брезгливости. Старомодный такой тип, близкий к типу Швыдкого. Человек большого исторического времени, эпохи Горбачева.
Меня он пригласил еще в 2007-м за небольшие (он сразу извинился) деньги делать по полосе в номер, сказав: «Поверьте, «Огоньку» сегодня очень не хватает ваших текстов», - тут он сказал правду, именно текстов, не идей, и года через три я стал уставать от жесткости жанра, который требовался от меня, от этого бесконечного беллетризированного нарратива, когда романный прием впрыскивается в журналистское эссе. Мне хотелось прямого высказывания, прямой мысли, прямой проповеди и отповеди, обращения как в ЖЖ, без корректировки на интеллигентскую старомодность аудитории, хотелось перебивки, смены жанра, как я провел этим летом, как я вас только что провел за нос, я увлекался наукой, Нил Шубин, Клэй Ширки, Патрик Бьюкенен – подсчитай, скольких авторов лежащих на моем столе книг ты не знаешь, а я сейчас тебе о них расскажу.
Пару раз я пытался объясниться с Лошаком, но он удивился: «Мне кажется, я и так даю вам свободу!»
И правда, на редколлегии каждый раз, когда я предлагал тему – скажем, о подмене понятия «дружество» понятием «пиратство», что есть типичное низкопоклонство перед империализмом, - его заместители поднимали недовольный гул, на что Лошак неизменно говорил:
- Ну что ж, раз мы начинаем спорить, - Дима, пишите!
Когда его уволили, мои идеи стали тонуть в этом гуле, хотя кое-кто из матросов и пытался бросать спасательный круг.
Но Лошак и представить не мог, как меня физически измучивала необходимость приезжать на редколлегию каждый понедельник ради сольного двухминутного номера, а когда я предложил общаться по скайпу, воспринял это как насмешку.
Он был человеком советской индустриальной эпохи, мыслившим в категориях «ничто не заменит живого общения и шелеста бумажных страниц», тоффлеровской новой волны он не видел в упор, что, впрочем, могло быть особенностью зрения. Он, к сожалению, совершенно ничего не понимал в иллюстрациях и фотографиях и даже, как мне кажется, боялся их, и к моим предложениям уменьшить число букв в номерах до минимума, резко увеличив размеры и объем иллюстраций (ибо большое и есть прекрасное), за счет чего поднять пишущим довольствие, - относился как к словесной эквилибристике. Хотя я был серьезен.
Когда его сняли, он, объясняя выбор преемника (напоминавший замену Полонского на Тройского в «Новом мире» в 1931-м, - Полонский дружил с Пастернаком и вообще был фигурой, а Тройский был, цитируя Быкова, «человек безвредный и даже скорее либеральный, но полностью лишенный индивидуальности»), произнес обычную отмазку советских начальников, стремящихся убедить себя в собственной порядочности:
- Я стремился сохранить журнал, я стремился сохранить коллектив.
Ха!
Журналом, повторяю, «Огонек» не был, просто при Полонском это было собрание ярких текстов, а при Тройском каких есть.
- Не пытайся поставить дело так, что будто ты уходишь из-за политики, - сказал мне на прощание Тройский. – Ты просто совершенно перестал для нас писать. Халтуришь на сторону!
Нашел, что называется, правильные слова. У меня в последнее время им рубились все темы и так и остался ненапечатанным десяток статей. Он даже на идеологически невинное предложение написать из Парижа о магазинах русских книг – кого там продают и кто покупает – подумав, сказал:
- Пиши, но имей в виду, мы публиковать это не будем.
Если бы я его спросил, какова платформа «Огонька», он бы, вероятно, подумав, ответил:
- «Огонек» - журнал для семейного чтения.
Ну, он это так понимает.
Хотя в эпоху разрушения пожизненной нуклеарной семьи и переходе к множественности видов семей журнал для семейного чтения должен изучать стокгольмский феномен раздельного проживания супругов и требовать легализации однополых браков.
Спасти «Огонек» - то есть превратить его в журнал – могло главредство племянника Виктора Лошака Андрея Лошака. То есть спасти не могло ничто.
Надеюсь, за месяц я обработаю и превращу в книжечку тексты, которые я писал в последние годы, когда я уже начинал задыхаться – включая и те, зарубленные.
Но если вам не хватает моих кроваво создаваемых «огоньковских» нарративов, к которым я был прикован 7 лет подряд еженедельными цепями – то вот моя книга «Налог на Родину», она теперь доступна в цифре, и можно купить.
Спасибо.
Journal information